Глава 1
Дело шло к полудню. Забравшееся на центр небосклона солнце немилосердно припекало, щедро одаряя мир своим теплом и светом. Сухая, потрескавшаяся земля, укрытая слоем песка и пыли. На несколько верст вокруг тянулись поля засаженные картошкой и хоророй, поникшие от изобилия света и нехватки влаги. Подобно ножу, пронзающему растопленное масло, поля разрезала, разделяла надвое неширокая дорога. Хотя и дорогой её назвать можно было лишь с огромной натяжкой. Узкая тропинка, истоптанная сотнями людей, пустившихся в путь, да телегами, запряженными тягловыми лошадями или мулами, везущими нехитрый селянский скарб или товары на продажу в ближайший город. Но сейчас дорога пустовала, лишь одинокий путник не щадил себя и, спотыкаясь через каждые два-три шага, медленно, но неумолимо, подобно заходящему светилу, приближался к заветной цели, шел и оставлял за собой небольшие облачка пыли, которая вскоре оседала, недвусмысленно указывая пройденный человеком путь. На небе, не замечая происходящего на земле, плавали белые пушистые облака самых разных форм и размеров. “Если так пойдет и дальше, то небо разверзнется, и хлынет ливень, разразится долгожданная гроза. Но это ещё не скоро, до этого ещё надо дожить“. Конечная цель такого долгого пути уже была хорошо видна, и её близость лишь подогревала энтузиазм странника. Слабенький ветерок взлохматил давно не стриженную шевелюру и поднял в воздух тучи пыли, заставив того закашляться и ненадолго приостановиться. Передышка длилась совсем недолго, достаточно чтобы отдышаться и вновь пуститься в путь. Пот тоненькими струйками стекал по лицу и в лучах солнца лицо словно светилось. Человек все продолжал и продолжал идти, несмотря на усталость и жару. Ведь его цель была так близко, до неё уже рукой подать. Поэтому он делал ещё один шаг, и ещё один, и ещё. Упасть окончательно в пыль ему не давал посох, который он держал в правой руке и на который опирался, делая очередной шаг. Затем следовало небольшая передышка, а за ней вновь — шаг, и ещё, и ещё. “Еще один только шаг, и цель становиться немного ближе. И ещё, и ещё”, — именно эти мысли крутились в голове. “Пока есть цель, пока есть возможность к ней идти, есть жизнь. Нельзя падать, уже нет сил подниматься, нельзя останавливаться, потому как после уже невозможно будет продолжить. Остановка, заминка — это смерть, на этот раз уже окончательная и бесповоротная. Нельзя позволить себе остановиться. И ещё шаг, и ещё один небольшой шаг.“
***
“Бее-бе-бе-е” - встревоженно проблеяла козочка. Холь разбирался в поведении коз, он неплохо успел познакомится со всеми животными в стаде и даже подружиться с вечно голодной Келой с железным желудком, с аппетитом съедавшую любую, даже не пригодную, растительность, и с трусихой Руми, и с ленивой Пети, которую не сразу и заставишь перейти на новой место для выпаса, и со всеми остальными. Работа пастуха мальчишке нравилась, у него было много свободного времени для того, чтобы смотреть на небо и мечтать. Мальчишка вспоминал сказки, что рассказывали менестрели, изредка проезжающие через эти земли. Он представлял себя на месте тех славных рыцарей, соверщающих славные подвиги, на месте великих добрых волшебниках, помогающих спасать мир. Иногда он осмеливался и представлял себя одним из тех ужасных и вселяющих страх колдунов, над которыми не властна смерть. Мечтал о каменным неприступных замках, о великих битвах рыцарей в сверкающих доспехах на огромных боевых конях, о прекрасных принцессах, которые только и ждут, чтобы их спасли из лап неусыпно стерегущих их чудовищах, о несметных богатствах и сокровищах, кладах, могучих магических мечах и непробиваемых несокрушимых доспехах, оставшихся от Древних Людей. Мечтать Холь любил и предавался этому дело самозабвенно и при любом удобном, и не очень, случае. А работа пастуха ему это позволяло, знай себе только на забывать следить за козами да искать новые места. От хищников их должны были защитить Сол и Пол, два старых волкодава. По правде говоря, защитники из псов получились аховыми, они были ужасно трусливы и даже псарь сира Элейна отчаялся сделать из них настоящих охотничьих волкодавов. Потому он уступил их своему двоюродному брату, отцу Хола, ныне покойному Хуло. Основными их достоинствами были их внушительным вид и громкий лай, этого хватало для того чтобы отвадить случайного забредшего не туда волка или какого иного лесного хищника.
Сол залился диким лаем, больше похожим на визг, указывая мордой в направлении старой, заброшенной дороги. Лай тут же подхватил и Пол, вместе с блеянием коз создавало ужасную по звучанию, душераздирающую какофонию. Холь обеспокоенно посмотрел по сторонам, поднял с травы лежащую там на случай встречи с лесным зверем пращу, продел кисть правой руки в петлю вложил в гнездо припасенный камень, покрепче перехватил пастуший посох и, пересилив поднявшуюся тревогу, осторожно направился по направлению к дороге...
***
Сознание возвращалась к нему медленно, свет осязания действительности и реальности окружающего мира понемногу развеивал тьму таких родных кошмаров, уже ставших неотъемлемой частью забытья. “И вновь я жив. Уже неплохо”. Так и не открыв глаза, даже не изменив ни ритма, ни частоту дыхания, начал исследовать мир всеми подвластными в данный момент чувствами. “Во-первых, я гол. Как же я до такого докатился и кто мне в этом помог?! Ни черта не помню. Кстати, а как же я здесь очутился и где же, собственно говоря, это самое “здесь”? А, ладно, почему так, будем рассуждать позже, нужно продолжать, может дальнейшее даст ответы на возникший вопросы”. Но продолжить это увлекательное занятие помещала поднимающаяся головная боль, будто весь ремесленный люд небольшого городка решил устроить гулянку в конце тяжелого рабочего дня. Перед глазами заплясали мириады цветных огней, в ушах нарастал гул. Едва слышный стон, как ему показалось, все-таки вырвался сквозь накрепко стиснутые зубы. Боль поднималась и нарастала, что-то теплое коснулось его лица. Кто-то что-то кричал, кого-то звал. Люди, это все-таки люди. Облегчение и вспыхнувшая надежда быстро растворились во все нарастающей лихорадке. “Или же эта часть разноцветных пятен была чем-то иным...”. Додумать мысль он так и не успел, гостеприимно распахнулись объятья кошмаров и мир погрузился во мрак.
***
На сей раз пробуждение не было ни столь тягостным, ни тяжким. Туман, окутавший сознание, наконец рассеялся и в голове царили мир и покой. В теле чувствовалась удивительная легкость и наполнявшая его сила. Это блаженное состояние длилось и не прекращалось до тех пор, пока не сделал первые движения, попытавшись привстать на руках и сесть. Кажущаяся легкость мгновенно улетучилась, оказавшийся более чем иллюзорной, и опереться руками о постель стоило ему немалых затраченных усилий. Длинные, ссохшиеся пальцы быстро и ловко пробегали по постели, исследовали поверхность, сразу нащупали шерстяное одеяло, а под ним ещё одно. Пальцы пошли ещё дальше, залезая вглубь, изучаю фактуру шерсти и текстуру материала постели. Это оказалась старая добротная кровать, дерево на ощупь было похоже на ясень. Да, именно так. Дерево местами уже потрескалось, но делал его мастер, чувствуется, что ещё верно прослужит долгие годы и от него ещё не скоро избавятся. Да и владелец держит его в порядке, не чувствуется ни следа гниения. Но хватит об этом. Ещё раз вдохнув поглубже и сделал ещё один рывок. Спина не хотела разгибаться, это усилие забрало последние силы, но наконец вышло сесть и перевести дух. Несколько вдохов-выдохов, отяжелевшее было сердце вновь вышло на привычную колею и я решился. И открыл глаза.
***
Небольшая комната, в ширину около 3 шагов и шага 4 в длину, голые бревенчатые стены, немного покосившаяся массивная дверь, снабженная широким засовом дверь сейчас была полуоткрыта. Сквозь проем двери виднелось ещё одна комната, но разглядеть что-нибудь, кроме стоящего посредине стола, не представлялось возможности. С комнаты не доносилось ни единого звука, видать она пустовала. Напротив единственного входа в комнату, в стене было вырублено окно, ставни были открыты нараспашку и комнату заполнял веселый дневной свет, с улицы доносились заливистый детский смех, голоса спорящих об какой-то последней проказе сынишки мельника, сплетничающих о новом платье некой Элаи. А ещё здесь были запахи, немытые тела, потные и усталые, после дня в поле, люди возвращались по домам, но хуже всего было то, что недалеко находилась конюшня, этот “аромат” ни с чем не спутаешь. Гомон все нарастал, голова вновь начала раскалываться, всего на миг весь мир сжался до размеров комнатки, но потом его отпустило и больше ничего не мешало. Как он и предполагал, он сидел на такой же с виду массивной и добротной, как и все вокруг, кровати, укрытой несколькими одеялами, видно чтобы больному было мягче. У изголовья кровати стоял небольшой столик, который сейчас пустовал. “Кто же это такой позаботился обо мне?... Эх... Ещё немного и пойду осмотрюсь”. он попытался встать, но ничего не вышло. Лишь немного привстав, силы покинули его и тяжело опустился на кровать. В глазах потемнело, гремел набат, мир закружился, завертелся, потерял привычные очертания. “Да что, черт бы побрал, со мной твориться?! Какой позор, какая жалость..” Всепоглощающая злость клокотала в нем, выступившие от бессилия слезы очертили две маленькие дорожки. Сцепив от напряжения зубы, предпринял ещё одно усилие подняться. Мышцы свернулись в тугой узел, сдавило диафрагму, в груди будто засел кусок раскаленного металла. Но он поднялся на эту высоту, и попытался сделать шаг в направлении дверного проема. Резкая боль в ноге привела его в чувство, вернула ясность мышления, но это ничего не изменило. Мир качался, он потерял свою, такую твердую и надежную ранее, основу, но он все равно делал шаг за шагом. Вот уже приблизился к двери, вот открылось взору и вторая комната. Комната была несравнимо больше предыдущей, ярко освещена лучами заходящего солнца, пробивающегося через распахнутые окна. Этот яркий свет больно ударил по глазам, последние силы оставили его и мир вновь погрузился во тьму.
***
Все повторяется. Вновь пробуждение, удивительная легкость наполняет тело, того и гляди взлетишь и коснешься потолка, а то и ещё выше, устремившись в небеса. Но он знал, что там притаилось боль и слабость, всепоглощающее ощущение бессилия. При первых признаках их приближения такое притягательное могущество испариться, оставив его наедине с ними. Поэтому он продолжал лежать неподвижно, полностью отдавшись во власть чувств и воспоминаний о былом, о том времени когда Сила была в его власти, и подобное было не более чем мелкая преграда на пути, которую можно смести мановением руки, а можно и е обращать внимания, результат будет одним. “Так. Хватит! Что было, то прошло. Сейчас не место и не время, нужно действовать.” Воспоминания не хотели отступать, они были так сладки и притягательны. ”Нельзя же так”. Разум сам начал выполнять старое, въевшееся в пору ученичество упражнение. “Для начала, очистить сознание от всех мыслей, переживаний. Представь внутри себя языки пламени, почувствуй его дар. Отдай ему все, что накопилось в тебе, - слабость, боль, злость, страх, грусть, отчаяние, радость, всё. Не оставляй ничего. После этого, представь безграничное, ослепительно белое пространство. Сосредоточься, сконцентрируйся на нем. Пусть кроме него больше ничего не будет. Лишь ты да пустота.” Тихий, вкрадчивый, немного скрипучий голос наставника вновь, как в былые времена, зазвучал в ушах. Он полностью отдался этому проникающему в сознание голоса. Пламя. “Отдай ему все. Не оставляй ничего для себя. Пусть оно напитается твоими чувствами, всем что тебе мешает.” Он попытался, потом ещё раз и ещё раз. Пустота ускользала, пламя гасло, так и не успевая набрать достаточную силу, чтобы поглотить в себе все. Ничего не вышло, как и не выходило сотни раз до этого. Но и это немного помогло, отдалило момент слабости.“Она ещё вернется. Потом, главное что не сейчас. Теперь можно, нет, не так, - НУЖНО действовать. Вставать, идти, понять где я оказался и решить наконец, ради чего я проделал весь этот путь и вытерпел все это.” И вот он вновь, — “В который уже раз за это день, а может и больше, надо бы выяснить сколько времени я валялся без сознания”, — открыл глаза.
***
Вечерние сумерки уже опустились, снизошла долгожданная прохлада, отгоняя, пропитавшее и въевшееся в землю и дома, сухой жар за долгий день и от этого мурашки пробежали по голой коже. Пришлось обхватить себя руками, пытаясь сохранить внутреннее тепло и не дать ему раствориться в ночной мраке, взгляд заметался в полутьме в поисках одежды. “Что за идиот!. Ты же сидишь на одеялах”. Усмехнувшись про себя, улыбка, больше напоминавшая звериный оскал, вышла широкой, но слишком уж натужной, и от неё немного отдавало горечью и болью,. С натугой встав, на сей раз это действие не вызвало новых спазмов, пошатываясь, протянул левую руку и поднял верхнее одеяло, оказавшееся на удивление легким. Накинув его на себя, концы одеяла болтались почти у самого пола. Постояв недолго, согреваясь и приходя в себя, ещё раз ощупал укрывший от превратностей мира “плащ”. Шерсть была мягкой и приятной на ощупь. Медленно и осторожно ступая, нетвердо держась на ногах, направился в сторону, в которой, как он помнил, располагалась в прошлый раз дверь.
- Если вдруг она не решила исчезнуть, - свой голос, больше похожий на хрипение, он едва расслышал, в горле было сухо, как в Крисской пустыне. “Пить. Нужно.”
Добравшись до дверного проема, его ждало неприятное открытие - дверь оказалась заперта, и, несмотря на первое впечатление, сложившееся при прошлом осмотре, дверь оказалось добротной и надежной. И никакого замка с этой стороны. Неловкие попытки открыть запертую дверь силой, подергав что есть силы, не принесли ничего кроме боли в руках и ногах, выступивших на лбу, несмотря на прохладу, капелек пота и приступа сухого кашля. Прислонившись спиной о деревянную стену, по крепости не отличавшейся от двери, опустился на пол и обхватил руками колени. Не знаю, сколько времени прошло, как долго он так просидел, но на поднявшийся шум никто так и не отреагировал. не пришли проверить, что же случилось. Глаза уже привыкли к темноте, цепкий взгляд несмотря на обстоятельства холодных, блестящих в лихорадке, глаз начал обшаривать комнатку.
- Ну конечно, только сейчас приступил к тому, с чего следовало начать. До чего же ты докатился, старина, теперь уже и беседуешь и шутишь сам с собой. — ухмылка была сродни той, предыдущей, в ней сквозило лишь злое веселье и какой-то дикий азарт. Взгляд зацепился за нечто похожее на чашу, стоявшую на столике у изголовья кровати. “Как же я этого не заметил? Старею”. Поднявшись на ноги, с каждым разом это становилось все легче, доковылял до лежанки и опустился на неё. Протянув руку и взял сосуд, и вправду оказавшейся чашей, наполненной какой-то жидкостью, от неё тянулся запах скошенного поля, и раннего весеннего дождя. Отбросив всякую осмотрительность, с жадностью припал к ней. Ничего сладостнее не было на весь мир в этот момент для него, прохладное питье с каждым глотком приносило облегчение. Вмиг осушив чашу, даже проглотив листья, плававшие на поверхности, с упоением растянулся на ложе. Жажда ушла, боль отступала, разум опутывали тенета подступающего сна. “Какое-то сонное зелье?! Хотя, к черту. Все к черту. Спать.” - последние мысли промелькнувшие в голове, до того как погрузиться в долгий и глубокий сон без сновидений.
***
Вот показались, первые лучи поднимающегося светила, легонько коснулись верхушек одиноко стоящим среди поля деревьев. Казалось, что древесные гиганты случайно раскинуты неведомых божеством, который даже не взглянув на результаты своих деяний покинул их. А эти ростки проросли, выросли и достигли небывалых высот. И ничто не способно было ни согнуть, ни сломить их гордый дух. Ни долгая засуха, ни пожары, ни люди - ничто не способно посягнуть на них. Со всех сторон, покуда хватало глаз, простирались ухоженные поля, засаженные разнообразными злаками. Строгими рядами прорастали посевы, ряды объединялись в огромные квадранты, образующие правильные квадраты. На границах квадрантов располагались разделяющие неширокие протоптанные дорожки. На перекрестках квадратов находились небольшие, увязшие в земле широкие камни, на которых было высечены странные символы.
Посевы не выглядели здоровыми, были высушенными на беспощадном солнце в течении долгого времени. Под стать земле, на которую уже давно не проливалась целительная влага с небес, несущая с собой жизнь и будущее. Даже несокрушимые временем гиганты начали клониться, пока ещё не сдались, но их время уходило, истекали жизненные соки, кончались все пределы их выносливости. Не было даже намека на ветер, окружающий мир будто застыл, увяз в густом, вязком воздухе. Но люди не сдавались, показались макушки склонившихся к земле, работающих в поле крестьян. Несмотря ни на что, они должны были выжить, а для этого нужно было вставать до зари и заставить прорасти, спасти все, что ещё можно было спасти. Накопить запасов на долгую холодную зиму, прокормиться, а остатки вновь посадить, вырастить и по новой. Этот цикл не имел ни начала, ни конца, но лишь в том случае, если он продолжался. Если он остановиться - конец придет всему, а к этому все и шло. Эта печать была видна на лицах тружеников, они, как и деревья, ещё не сдались, но именно, что ещё.
Но вот, почти незаметно шевельнулись обгоревшие желтые листья, а после и колоски закачались. В начале незаметно, это движение набирало силу, превращаясь в ветер, в ветер, пришедший издалека, приносящий с собой прохладу, солоноватый привкус моря и стужу горных вершин. Длилось наваждение всего несколько кратких мгновений, а после сгинуло, оставив на лицах блаженные улыбки, поддерживая энтузиазм сражающихся с природой людей, даря надежду. Он умчался дальше, по направлению к затерянному среди времени поселку, окруженному лишь этими полями, невысокими полями да лежащим вдалеке лесом, не менее древним, чем стоящие здесь деревья. Ветер не был ни началом нового этапа, ни завершения этого цикла, но он сулил перемены, выход из замкнутого круга. И имя ему будет дано, - Ветер Перемен. Вдалеке раздались первые раскаты грома, отзвуки надвигающийся грозы.
***
Легкий, почти бесшумный ветерок ворвался в распахнутое окошко. “Наконец он нашел его.” Ему пришлось пересечь океан, иметь дело с могущественными океанскими течениями, древними духами морских глубин, даже с одним из Ветров, имеющих собственное имя - Ариидом, Владыка штормов и Недремлющий, владения, которого простирались от краев мира, охватывая большую часть океана Арит. Порой ему приходилось улепетывать, спасаться бегством, порой находить общий язык с обитателями глубин, а однажды даже вступить в сражение со странными людьми, использующих небольшие узкие корабли и умеющие подчинять ветра, и эти люди осмелились попытаться подчинить не просто духа, а ветра, обретшего разум и личность. “А ведь я пока ещё только ветерок, молодой и неопытный, не заслуживший пока не только права на собственное имя, не говоря уж про Имя.“.
Встреча с Ариидом была самым опасным и интересным его приключением, ведь именно он освободил попавшегося в рабство, посаженного в бутылку, ветерка. “О пущенных в ход силе он мог пока только мечтать. Но об этом после, главное, что он наконец нашел его, достиг цели. Он выглядит ужасно усталым и больным, но главное что он жив. Об остальном потом позаботимся.” Первый солнечный зайчик пробежал по лицу странника, ветерок взлохматил отросшие почти до плеч, запутавшиеся поседевшие раньше времени волосы. Незнакомец, хотя странно его так называть, открыл глаза, не щурясь устремил немигающий взгляд в окно, прямо на вздымающееся светило и улыбнулся, чистой детской улыбкой. “Совсем как раньше. Как же все-таки здорово, что я нашел его!!”
Дело шло к полудню. Забравшееся на центр небосклона солнце немилосердно припекало, щедро одаряя мир своим теплом и светом. Сухая, потрескавшаяся земля, укрытая слоем песка и пыли. На несколько верст вокруг тянулись поля засаженные картошкой и хоророй, поникшие от изобилия света и нехватки влаги. Подобно ножу, пронзающему растопленное масло, поля разрезала, разделяла надвое неширокая дорога. Хотя и дорогой её назвать можно было лишь с огромной натяжкой. Узкая тропинка, истоптанная сотнями людей, пустившихся в путь, да телегами, запряженными тягловыми лошадями или мулами, везущими нехитрый селянский скарб или товары на продажу в ближайший город. Но сейчас дорога пустовала, лишь одинокий путник не щадил себя и, спотыкаясь через каждые два-три шага, медленно, но неумолимо, подобно заходящему светилу, приближался к заветной цели, шел и оставлял за собой небольшие облачка пыли, которая вскоре оседала, недвусмысленно указывая пройденный человеком путь. На небе, не замечая происходящего на земле, плавали белые пушистые облака самых разных форм и размеров. “Если так пойдет и дальше, то небо разверзнется, и хлынет ливень, разразится долгожданная гроза. Но это ещё не скоро, до этого ещё надо дожить“. Конечная цель такого долгого пути уже была хорошо видна, и её близость лишь подогревала энтузиазм странника. Слабенький ветерок взлохматил давно не стриженную шевелюру и поднял в воздух тучи пыли, заставив того закашляться и ненадолго приостановиться. Передышка длилась совсем недолго, достаточно чтобы отдышаться и вновь пуститься в путь. Пот тоненькими струйками стекал по лицу и в лучах солнца лицо словно светилось. Человек все продолжал и продолжал идти, несмотря на усталость и жару. Ведь его цель была так близко, до неё уже рукой подать. Поэтому он делал ещё один шаг, и ещё один, и ещё. Упасть окончательно в пыль ему не давал посох, который он держал в правой руке и на который опирался, делая очередной шаг. Затем следовало небольшая передышка, а за ней вновь — шаг, и ещё, и ещё. “Еще один только шаг, и цель становиться немного ближе. И ещё, и ещё”, — именно эти мысли крутились в голове. “Пока есть цель, пока есть возможность к ней идти, есть жизнь. Нельзя падать, уже нет сил подниматься, нельзя останавливаться, потому как после уже невозможно будет продолжить. Остановка, заминка — это смерть, на этот раз уже окончательная и бесповоротная. Нельзя позволить себе остановиться. И ещё шаг, и ещё один небольшой шаг.“
***
“Бее-бе-бе-е” - встревоженно проблеяла козочка. Холь разбирался в поведении коз, он неплохо успел познакомится со всеми животными в стаде и даже подружиться с вечно голодной Келой с железным желудком, с аппетитом съедавшую любую, даже не пригодную, растительность, и с трусихой Руми, и с ленивой Пети, которую не сразу и заставишь перейти на новой место для выпаса, и со всеми остальными. Работа пастуха мальчишке нравилась, у него было много свободного времени для того, чтобы смотреть на небо и мечтать. Мальчишка вспоминал сказки, что рассказывали менестрели, изредка проезжающие через эти земли. Он представлял себя на месте тех славных рыцарей, соверщающих славные подвиги, на месте великих добрых волшебниках, помогающих спасать мир. Иногда он осмеливался и представлял себя одним из тех ужасных и вселяющих страх колдунов, над которыми не властна смерть. Мечтал о каменным неприступных замках, о великих битвах рыцарей в сверкающих доспехах на огромных боевых конях, о прекрасных принцессах, которые только и ждут, чтобы их спасли из лап неусыпно стерегущих их чудовищах, о несметных богатствах и сокровищах, кладах, могучих магических мечах и непробиваемых несокрушимых доспехах, оставшихся от Древних Людей. Мечтать Холь любил и предавался этому дело самозабвенно и при любом удобном, и не очень, случае. А работа пастуха ему это позволяло, знай себе только на забывать следить за козами да искать новые места. От хищников их должны были защитить Сол и Пол, два старых волкодава. По правде говоря, защитники из псов получились аховыми, они были ужасно трусливы и даже псарь сира Элейна отчаялся сделать из них настоящих охотничьих волкодавов. Потому он уступил их своему двоюродному брату, отцу Хола, ныне покойному Хуло. Основными их достоинствами были их внушительным вид и громкий лай, этого хватало для того чтобы отвадить случайного забредшего не туда волка или какого иного лесного хищника.
Сол залился диким лаем, больше похожим на визг, указывая мордой в направлении старой, заброшенной дороги. Лай тут же подхватил и Пол, вместе с блеянием коз создавало ужасную по звучанию, душераздирающую какофонию. Холь обеспокоенно посмотрел по сторонам, поднял с травы лежащую там на случай встречи с лесным зверем пращу, продел кисть правой руки в петлю вложил в гнездо припасенный камень, покрепче перехватил пастуший посох и, пересилив поднявшуюся тревогу, осторожно направился по направлению к дороге...
***
Сознание возвращалась к нему медленно, свет осязания действительности и реальности окружающего мира понемногу развеивал тьму таких родных кошмаров, уже ставших неотъемлемой частью забытья. “И вновь я жив. Уже неплохо”. Так и не открыв глаза, даже не изменив ни ритма, ни частоту дыхания, начал исследовать мир всеми подвластными в данный момент чувствами. “Во-первых, я гол. Как же я до такого докатился и кто мне в этом помог?! Ни черта не помню. Кстати, а как же я здесь очутился и где же, собственно говоря, это самое “здесь”? А, ладно, почему так, будем рассуждать позже, нужно продолжать, может дальнейшее даст ответы на возникший вопросы”. Но продолжить это увлекательное занятие помещала поднимающаяся головная боль, будто весь ремесленный люд небольшого городка решил устроить гулянку в конце тяжелого рабочего дня. Перед глазами заплясали мириады цветных огней, в ушах нарастал гул. Едва слышный стон, как ему показалось, все-таки вырвался сквозь накрепко стиснутые зубы. Боль поднималась и нарастала, что-то теплое коснулось его лица. Кто-то что-то кричал, кого-то звал. Люди, это все-таки люди. Облегчение и вспыхнувшая надежда быстро растворились во все нарастающей лихорадке. “Или же эта часть разноцветных пятен была чем-то иным...”. Додумать мысль он так и не успел, гостеприимно распахнулись объятья кошмаров и мир погрузился во мрак.
***
На сей раз пробуждение не было ни столь тягостным, ни тяжким. Туман, окутавший сознание, наконец рассеялся и в голове царили мир и покой. В теле чувствовалась удивительная легкость и наполнявшая его сила. Это блаженное состояние длилось и не прекращалось до тех пор, пока не сделал первые движения, попытавшись привстать на руках и сесть. Кажущаяся легкость мгновенно улетучилась, оказавшийся более чем иллюзорной, и опереться руками о постель стоило ему немалых затраченных усилий. Длинные, ссохшиеся пальцы быстро и ловко пробегали по постели, исследовали поверхность, сразу нащупали шерстяное одеяло, а под ним ещё одно. Пальцы пошли ещё дальше, залезая вглубь, изучаю фактуру шерсти и текстуру материала постели. Это оказалась старая добротная кровать, дерево на ощупь было похоже на ясень. Да, именно так. Дерево местами уже потрескалось, но делал его мастер, чувствуется, что ещё верно прослужит долгие годы и от него ещё не скоро избавятся. Да и владелец держит его в порядке, не чувствуется ни следа гниения. Но хватит об этом. Ещё раз вдохнув поглубже и сделал ещё один рывок. Спина не хотела разгибаться, это усилие забрало последние силы, но наконец вышло сесть и перевести дух. Несколько вдохов-выдохов, отяжелевшее было сердце вновь вышло на привычную колею и я решился. И открыл глаза.
***
Небольшая комната, в ширину около 3 шагов и шага 4 в длину, голые бревенчатые стены, немного покосившаяся массивная дверь, снабженная широким засовом дверь сейчас была полуоткрыта. Сквозь проем двери виднелось ещё одна комната, но разглядеть что-нибудь, кроме стоящего посредине стола, не представлялось возможности. С комнаты не доносилось ни единого звука, видать она пустовала. Напротив единственного входа в комнату, в стене было вырублено окно, ставни были открыты нараспашку и комнату заполнял веселый дневной свет, с улицы доносились заливистый детский смех, голоса спорящих об какой-то последней проказе сынишки мельника, сплетничающих о новом платье некой Элаи. А ещё здесь были запахи, немытые тела, потные и усталые, после дня в поле, люди возвращались по домам, но хуже всего было то, что недалеко находилась конюшня, этот “аромат” ни с чем не спутаешь. Гомон все нарастал, голова вновь начала раскалываться, всего на миг весь мир сжался до размеров комнатки, но потом его отпустило и больше ничего не мешало. Как он и предполагал, он сидел на такой же с виду массивной и добротной, как и все вокруг, кровати, укрытой несколькими одеялами, видно чтобы больному было мягче. У изголовья кровати стоял небольшой столик, который сейчас пустовал. “Кто же это такой позаботился обо мне?... Эх... Ещё немного и пойду осмотрюсь”. он попытался встать, но ничего не вышло. Лишь немного привстав, силы покинули его и тяжело опустился на кровать. В глазах потемнело, гремел набат, мир закружился, завертелся, потерял привычные очертания. “Да что, черт бы побрал, со мной твориться?! Какой позор, какая жалость..” Всепоглощающая злость клокотала в нем, выступившие от бессилия слезы очертили две маленькие дорожки. Сцепив от напряжения зубы, предпринял ещё одно усилие подняться. Мышцы свернулись в тугой узел, сдавило диафрагму, в груди будто засел кусок раскаленного металла. Но он поднялся на эту высоту, и попытался сделать шаг в направлении дверного проема. Резкая боль в ноге привела его в чувство, вернула ясность мышления, но это ничего не изменило. Мир качался, он потерял свою, такую твердую и надежную ранее, основу, но он все равно делал шаг за шагом. Вот уже приблизился к двери, вот открылось взору и вторая комната. Комната была несравнимо больше предыдущей, ярко освещена лучами заходящего солнца, пробивающегося через распахнутые окна. Этот яркий свет больно ударил по глазам, последние силы оставили его и мир вновь погрузился во тьму.
***
Все повторяется. Вновь пробуждение, удивительная легкость наполняет тело, того и гляди взлетишь и коснешься потолка, а то и ещё выше, устремившись в небеса. Но он знал, что там притаилось боль и слабость, всепоглощающее ощущение бессилия. При первых признаках их приближения такое притягательное могущество испариться, оставив его наедине с ними. Поэтому он продолжал лежать неподвижно, полностью отдавшись во власть чувств и воспоминаний о былом, о том времени когда Сила была в его власти, и подобное было не более чем мелкая преграда на пути, которую можно смести мановением руки, а можно и е обращать внимания, результат будет одним. “Так. Хватит! Что было, то прошло. Сейчас не место и не время, нужно действовать.” Воспоминания не хотели отступать, они были так сладки и притягательны. ”Нельзя же так”. Разум сам начал выполнять старое, въевшееся в пору ученичество упражнение. “Для начала, очистить сознание от всех мыслей, переживаний. Представь внутри себя языки пламени, почувствуй его дар. Отдай ему все, что накопилось в тебе, - слабость, боль, злость, страх, грусть, отчаяние, радость, всё. Не оставляй ничего. После этого, представь безграничное, ослепительно белое пространство. Сосредоточься, сконцентрируйся на нем. Пусть кроме него больше ничего не будет. Лишь ты да пустота.” Тихий, вкрадчивый, немного скрипучий голос наставника вновь, как в былые времена, зазвучал в ушах. Он полностью отдался этому проникающему в сознание голоса. Пламя. “Отдай ему все. Не оставляй ничего для себя. Пусть оно напитается твоими чувствами, всем что тебе мешает.” Он попытался, потом ещё раз и ещё раз. Пустота ускользала, пламя гасло, так и не успевая набрать достаточную силу, чтобы поглотить в себе все. Ничего не вышло, как и не выходило сотни раз до этого. Но и это немного помогло, отдалило момент слабости.“Она ещё вернется. Потом, главное что не сейчас. Теперь можно, нет, не так, - НУЖНО действовать. Вставать, идти, понять где я оказался и решить наконец, ради чего я проделал весь этот путь и вытерпел все это.” И вот он вновь, — “В который уже раз за это день, а может и больше, надо бы выяснить сколько времени я валялся без сознания”, — открыл глаза.
***
Вечерние сумерки уже опустились, снизошла долгожданная прохлада, отгоняя, пропитавшее и въевшееся в землю и дома, сухой жар за долгий день и от этого мурашки пробежали по голой коже. Пришлось обхватить себя руками, пытаясь сохранить внутреннее тепло и не дать ему раствориться в ночной мраке, взгляд заметался в полутьме в поисках одежды. “Что за идиот!. Ты же сидишь на одеялах”. Усмехнувшись про себя, улыбка, больше напоминавшая звериный оскал, вышла широкой, но слишком уж натужной, и от неё немного отдавало горечью и болью,. С натугой встав, на сей раз это действие не вызвало новых спазмов, пошатываясь, протянул левую руку и поднял верхнее одеяло, оказавшееся на удивление легким. Накинув его на себя, концы одеяла болтались почти у самого пола. Постояв недолго, согреваясь и приходя в себя, ещё раз ощупал укрывший от превратностей мира “плащ”. Шерсть была мягкой и приятной на ощупь. Медленно и осторожно ступая, нетвердо держась на ногах, направился в сторону, в которой, как он помнил, располагалась в прошлый раз дверь.
- Если вдруг она не решила исчезнуть, - свой голос, больше похожий на хрипение, он едва расслышал, в горле было сухо, как в Крисской пустыне. “Пить. Нужно.”
Добравшись до дверного проема, его ждало неприятное открытие - дверь оказалась заперта, и, несмотря на первое впечатление, сложившееся при прошлом осмотре, дверь оказалось добротной и надежной. И никакого замка с этой стороны. Неловкие попытки открыть запертую дверь силой, подергав что есть силы, не принесли ничего кроме боли в руках и ногах, выступивших на лбу, несмотря на прохладу, капелек пота и приступа сухого кашля. Прислонившись спиной о деревянную стену, по крепости не отличавшейся от двери, опустился на пол и обхватил руками колени. Не знаю, сколько времени прошло, как долго он так просидел, но на поднявшийся шум никто так и не отреагировал. не пришли проверить, что же случилось. Глаза уже привыкли к темноте, цепкий взгляд несмотря на обстоятельства холодных, блестящих в лихорадке, глаз начал обшаривать комнатку.
- Ну конечно, только сейчас приступил к тому, с чего следовало начать. До чего же ты докатился, старина, теперь уже и беседуешь и шутишь сам с собой. — ухмылка была сродни той, предыдущей, в ней сквозило лишь злое веселье и какой-то дикий азарт. Взгляд зацепился за нечто похожее на чашу, стоявшую на столике у изголовья кровати. “Как же я этого не заметил? Старею”. Поднявшись на ноги, с каждым разом это становилось все легче, доковылял до лежанки и опустился на неё. Протянув руку и взял сосуд, и вправду оказавшейся чашей, наполненной какой-то жидкостью, от неё тянулся запах скошенного поля, и раннего весеннего дождя. Отбросив всякую осмотрительность, с жадностью припал к ней. Ничего сладостнее не было на весь мир в этот момент для него, прохладное питье с каждым глотком приносило облегчение. Вмиг осушив чашу, даже проглотив листья, плававшие на поверхности, с упоением растянулся на ложе. Жажда ушла, боль отступала, разум опутывали тенета подступающего сна. “Какое-то сонное зелье?! Хотя, к черту. Все к черту. Спать.” - последние мысли промелькнувшие в голове, до того как погрузиться в долгий и глубокий сон без сновидений.
***
Вот показались, первые лучи поднимающегося светила, легонько коснулись верхушек одиноко стоящим среди поля деревьев. Казалось, что древесные гиганты случайно раскинуты неведомых божеством, который даже не взглянув на результаты своих деяний покинул их. А эти ростки проросли, выросли и достигли небывалых высот. И ничто не способно было ни согнуть, ни сломить их гордый дух. Ни долгая засуха, ни пожары, ни люди - ничто не способно посягнуть на них. Со всех сторон, покуда хватало глаз, простирались ухоженные поля, засаженные разнообразными злаками. Строгими рядами прорастали посевы, ряды объединялись в огромные квадранты, образующие правильные квадраты. На границах квадрантов располагались разделяющие неширокие протоптанные дорожки. На перекрестках квадратов находились небольшие, увязшие в земле широкие камни, на которых было высечены странные символы.
Посевы не выглядели здоровыми, были высушенными на беспощадном солнце в течении долгого времени. Под стать земле, на которую уже давно не проливалась целительная влага с небес, несущая с собой жизнь и будущее. Даже несокрушимые временем гиганты начали клониться, пока ещё не сдались, но их время уходило, истекали жизненные соки, кончались все пределы их выносливости. Не было даже намека на ветер, окружающий мир будто застыл, увяз в густом, вязком воздухе. Но люди не сдавались, показались макушки склонившихся к земле, работающих в поле крестьян. Несмотря ни на что, они должны были выжить, а для этого нужно было вставать до зари и заставить прорасти, спасти все, что ещё можно было спасти. Накопить запасов на долгую холодную зиму, прокормиться, а остатки вновь посадить, вырастить и по новой. Этот цикл не имел ни начала, ни конца, но лишь в том случае, если он продолжался. Если он остановиться - конец придет всему, а к этому все и шло. Эта печать была видна на лицах тружеников, они, как и деревья, ещё не сдались, но именно, что ещё.
Но вот, почти незаметно шевельнулись обгоревшие желтые листья, а после и колоски закачались. В начале незаметно, это движение набирало силу, превращаясь в ветер, в ветер, пришедший издалека, приносящий с собой прохладу, солоноватый привкус моря и стужу горных вершин. Длилось наваждение всего несколько кратких мгновений, а после сгинуло, оставив на лицах блаженные улыбки, поддерживая энтузиазм сражающихся с природой людей, даря надежду. Он умчался дальше, по направлению к затерянному среди времени поселку, окруженному лишь этими полями, невысокими полями да лежащим вдалеке лесом, не менее древним, чем стоящие здесь деревья. Ветер не был ни началом нового этапа, ни завершения этого цикла, но он сулил перемены, выход из замкнутого круга. И имя ему будет дано, - Ветер Перемен. Вдалеке раздались первые раскаты грома, отзвуки надвигающийся грозы.
***
Легкий, почти бесшумный ветерок ворвался в распахнутое окошко. “Наконец он нашел его.” Ему пришлось пересечь океан, иметь дело с могущественными океанскими течениями, древними духами морских глубин, даже с одним из Ветров, имеющих собственное имя - Ариидом, Владыка штормов и Недремлющий, владения, которого простирались от краев мира, охватывая большую часть океана Арит. Порой ему приходилось улепетывать, спасаться бегством, порой находить общий язык с обитателями глубин, а однажды даже вступить в сражение со странными людьми, использующих небольшие узкие корабли и умеющие подчинять ветра, и эти люди осмелились попытаться подчинить не просто духа, а ветра, обретшего разум и личность. “А ведь я пока ещё только ветерок, молодой и неопытный, не заслуживший пока не только права на собственное имя, не говоря уж про Имя.“.
Встреча с Ариидом была самым опасным и интересным его приключением, ведь именно он освободил попавшегося в рабство, посаженного в бутылку, ветерка. “О пущенных в ход силе он мог пока только мечтать. Но об этом после, главное, что он наконец нашел его, достиг цели. Он выглядит ужасно усталым и больным, но главное что он жив. Об остальном потом позаботимся.” Первый солнечный зайчик пробежал по лицу странника, ветерок взлохматил отросшие почти до плеч, запутавшиеся поседевшие раньше времени волосы. Незнакомец, хотя странно его так называть, открыл глаза, не щурясь устремил немигающий взгляд в окно, прямо на вздымающееся светило и улыбнулся, чистой детской улыбкой. “Совсем как раньше. Как же все-таки здорово, что я нашел его!!”